Автобиографичная повесть Атма-Татвы

Автобиографичная повесть Атма-Таттвы

Глава X. Блуждающий, озадаченный

В 5:30 утра я стал подниматься по длинному пути от Ришикеша по зеленым гималайским предгорьям. Меня приветствовали люди, рубившие лес, они спросили, куда я иду. Я сказал, в Нилаканда Махадева. Они посмеялись: «Через час ты вернешься назад, ПАРЕНЬ!» Нет, я иду вверх. Слушай, парень, если ты только не личный спутник Господа Шивы, то тебе лучше об этом и не думать. Я продолжал путь. Вскоре мой путь преградили поваленные деревья. Я свернул в сторону. Пришлось карабкаться по большим камням. Испугался. Удивился, неужели придется вернуться, как сказал тот человек. Наконец я добрался до места, где я мог отдохнуть, настолько вымотанным, что тут же заснул и проснулся только во второй половине дня. Ничего не ел. Встал и пошел дальше. 

Наконец, я добрался до небольшой поляны, на указателе было написано Нилаканда Махадева, это указывало на место, где горный поток пролился на Шива-лингу. Возле этого были выстроены две деревянные хижины для паломников. Кроме леса, усыпанного скалами, круто поднимающегося вверх, не было заметно ничего другого. Я сел, чтобы медитировать. Вскоре на горы спустились темнота и холод. И я зашел в домик, где я поспал с перерывами. Я чувствовал присутствие большого количества духов.

Дневной свет осветил горные вершины. Я снова двинулся в путь, восходя все выше и выше по очень скалистой местности. Пройдя несколько километров, большой камень преградил мой путь. Поток камней обрушился в долину с этим валуном, и мне пришлось приложить много усилий, чтобы найти дорогу дальше. На другой стороне маленький мальчик и девочка, едва ли десяти лет, пасли небольшое стадо коз. Они были очень грязные, в ушах были странные сережки, казалось, сделанные из кожи. Когда они заметили меня, они побежали в мою сторону, крича и бросая камни.

В скале справа от меня зиял вход в пещеру. Я забрался внутрь, чтобы меня не задели камни. Пещера оказалась большой, и она освещалась костром, мерцавшим посреди пола. Перед огнем сидел бородатый йог, его жилистое тело было совершенно неподвижно в позе падмасаны, позе медитации. Его длинные седые волосы были спутаны и свернуты в большой пучок на верхушке головы. Ногти на пальцах отрасли даже длинней чем у Бала Йоги. Его старое жесткое лицо, освещенное оранжевым отблеском, было наклонено к огню, глаза неподвижные и широко раскрыты. Возле него лежала чинда (йоговские щипцы для вынимания раскаленных углей) и большая куча дров.

Дети не осмелились войти в пещеру. Я сел возле йога, но он меня не заметил. По его виду было понятно, что он в глубоком трансе. Я заметил маленький металлический сундучок, спрятанный в неглубокую нишу в стене пещеры. Через несколько минут сидения и молчания, мое любопытство одержало верх надо мной. Я подошел к сундучку, присел и открыл его. Там были только письма, около ста писем в конвертах. Просматривая эту стопку, я увидел, что некоторые из них датированы еще до объявления независимости Индии. Внизу были письма с марками 1880-х годов. Все были отправлены из Миирут, конверты адресованы Свами Трилокешварананде Йоги через почту Ришикеша. Самые старые письма начинались «Дорогой Шармаджи», более поздние «Уважаемый Свами Махараджа». Я посмотрел на йога, все еще застывшего в медитации. Кто этот Шармаджи? Неужели он здесь уже девяносто лет?

Закрыв сундук, я встал и немного прошелся. Пещера была размером примерно с кинотеатр. В конце она сужалась в нишу высотой в два человеческих роста. Наверху этой ниши был туннель, ведущий прямо вверх, в гору. Насколько далеко он простирался, я не знаю, там была темнота, черная, как смоль.

Примерно через полчаса в пещеру вошла женщина, жительница гор. Она принесла грубую деревянную миску с козьим молоком. У нее были такие же серьги, как у детей. Я попробовал заговорить с ней, но она прервала меня холодным взглядом, а затем совсем не обращала на меня внимания. Она стояла на почтительном расстоянии от йога, глядя в пол, молча ожидая. Прошло несколько минут, пока он постепенно вышел из транса. Когда он поблагодарил ее, кивнув головой, она быстро подошла, поставив миску перед ним. Так же быстро она снова отошла обратно. Он вылил молоко в огонь и взял немного пепла из костра. Когда она забирала миску, она протянула правую руку, и йог уронил пепел в ее ладонь. Она поклонилась и поспешила уйти.

Я предложил пранаму и упал перед ним на колени. «Свамиджи…» — начал я. Он резко прервал меня. «Что ты делаешь здесь?»

«Я пришел к вам на даршан», сказал я смиренно.

«Что ты от меня хочешь?»

«Я всего лишь садхака. Я пришел в надежде научиться йоге у вас».

Он задрожал от раздражения. «Ты не учиться сюда пришел. Это не школа йоги. Почему ты не пошел вниз, в Ришикеш, там поселился бы в ашраме и научился упражнениям?»

«Я был там. Меня сюда отправили Мунишананда и Шанкарананда».

« Тьфу! Сколько раз я должен говорить этим дуракам, чтобы больше наверх никого не отправляли?»

«Пожалуйста, позвольте мне служить вам!»

« Как служить? Я смотрю в огонь. Для этого мне не требуется твоя помощь».

Я настаивал, отчаянно пытаясь не рассердить его. Я нисколько не сомневался, что если он меня проклянет, у меня будут большие проблемы. «Свамиджи, смилуйтесь надо мной. Мне нужны наставления в духовной жизни. Я пришел сюда из южной Индии. Пожалуйста, помогите мне».

«Какой садхане ты следуешь?»

«Я повторяю Вишну-сахасра-наму каждый день и…»

«Это не место для тех, кто повторяет имя Вишну» — сказал он в завершение.

«Но что вы делаете, научите меня».

«То, что делаю я, ты никогда не сможешь делать. Вы, люди, живете на пище. А мы живем на садхане».

«Но, вы же можете научить меня жить на садхане».

Йоги покачал головой и нахмурился. «Я не принимаю учеников. Но раз ты пришел, можешь остаться на одну ночь. Но не отвлекай меня. Я должен совершать свою медитацию». Он подбросил дров в огонь и сосредоточил на нем взгляд, больше не обращая на меня внимания.

Когда он сказал: «Вы, люди, живете на пище», я вспомнил, насколько я голоден. Я осмелился выглянуть наружу, дети уже ушли. Я нашел горную реку и наполнил свой живот его ледяной водой.

Примерно часа в два дня, та женщина вернулась, неся в двух мисках воду и муку. Она ждала, пока йог смешал муку и воду и замесил тесто, которое он разделил на два куска. Сплющив эти куски в лепешки между ладонями, он бросил их в огонь. Минуты две он дал им пошипеть, прежде чем достать почерневшие лепешки своей чиндой. Он встал и прошел в конец пещеры. Разделив хлеб пополам, он бросил кусок в туннель, и прокричал: «Возьми это, Ма». Кусок обратно не упал.

Он снова сел перед огнем и еще раз разделил половину лепешки, которую все еще держал в руке, пополам. Он протянул мне одну половину. Другая лепешка просто сгорела в огне полностью. Мы поели, на вкус это было как кусок угля с клейкой серединой. Закончив, он вытер руки пеплом и знаком показал мне сделать то же самое. Затем, как и перед этим, он дал женщине немного пепла. Она собрала свои миски и ушла. Он молча подбросил дров в огонь и снова вошел в транс.

Снаружи стемнело. Я повторил Тысячу Имен Вишну и лег спать . Несколько раз я просыпался от каких-то непонятных звуков, возгласов и криков, раздававшихся снаружи, каждый раз я вскакивал, но не видел ничего, кроме йога, пристально смотрящего в огонь. Утром, когда я поднялся, он все еще сидел в медитации. Я пошел к реке, чтобы омыться, а когда вернулся, увидел молодого джентльмена, одетого в пиджак, рубашку, галстук и брюки, который шел пешком из Нилаканда Махадева. В руке у него был портфель.

Даже если бы я увидел самого Шиву, который идет по этой дороге, я бы не был удивлен больше. Застыв, я следил за ним, пока он не подошел ближе, спотыкаясь на камнях вокруг большого валуна. Он поздоровался со мной с улыбкой, и я спросил его, что он делает в горах.

Набрав воздуха, он сказал: «Я приехал из Меерута, к Свами Трилокешварананде. Мне нужно немного пепла для моей матери. Она заболела. А что вы здесь делаете?»

Мы разговаривали и вошли внутрь пещеры. Йог еще не вышел из своего транса, поэтому я попытался разузнать как можно больше у этого джентльмена про него и про «Свамиджи». Но он не так много знал о йоге, кроме того, что тот был его дальним родственником. Было ясно, что его семья не так много рассказала ему, кроме того, что он должен принести пепел. Они и раньше посылали его с той же целью.

Пока мы шептались у огня, медитация йога прервалась. Прежде чем молодой человек успел сказать хоть слово, йог разгневался: «Снова ты! Я говорил тебе в прошлый раз больше не приходить сюда».

Упав к стопам йога, джентльмен встал перед ним не колени, склонив голову и молитвенно сложив руки. «Махарадж, смилуйтесь над нами. Мама заболела ».

«Зачем вы продолжаете писать мне письма?». Йог бросил на меня взгляд. «Ты читал эти письма?»

Я слишком смутился, чтобы ответить.

«Ну конечно, ты читал эти письма!» — закричал йог. Внезапно как проворный и шаловливый мальчик, он подпрыгнул, загоготал и затряс головой в разные стороны, пока его волосы не растрепались. Большой пучок волос развернулся и накрыл его тело, достигнув колен. «Каждый, кто приходит сюда, читает мои письма» — выкрикнул он. «Больше нечего делать дуракам». Он повернулся к своему посетителю из Меерута, который в страхе попятился. «Ну, на этот раз возьми побольше пепла, чтобы больше не пришлось приходить. И скажи своим, чтобы прекратили писанину».

Джентльмен благодарно кивнул и открыл свой портфель, вынимая оловянный контейнер. Йог схватил полные горсти пепла из очага и бесцеремонно высыпал их в контейнер, просыпав серый порошок пепла на одежду джентльмена. Когда контейнер наполнился с верхом, бедный парень закрыл его, снова положил в портфель и, поклонившись снова, поспешно ретировался из пещеры.

Йог оживленно пошел в угол пещеры и взял посох (обожженную деревянную клюку). Он улыбнулся мне, как старому другу. «Давай пойдем, пройдемся» — сказал он. «Я уже давно не был снаружи, представляешь».

Поразившись его внезапной смене настроения, я спросил – просто чтобы поддержать беседу – «А сколько дней прошло с тех пор, как вы выходили в последний раз?»

Он запрокинул голову и захохотал. « Дней? Ха! Уже тридцать лет прошло с тех пор, как я выходил из этой пещеры!». Мы вышли на свет солнца. Он глубоко вдохнул и удовлетворенно осмотрелся.

«Свамиджи», спросил я, «А как вы получаете там письма?»

Он фыркнул. «Раз или два в год начальник почтового отделения снаряжает сюда экспедицию из Ришикеша с письмами для меня. Я здесь единственный, кто получает письма». Он указал своим посохом на долину, где дорожка вилась по горам и пропадала вдалеке. «Выше моей пещеры еще шестьдесят пещер. Я здесь новичок. Эти верхние садху используют меня в качестве связи с внешним миром. Я единственный, кто ест. Раз в несколько дней, немного горелого теста. А они живут только воздухом. Один раз в году они все спускаются в мою пещеру, шестьдесят садху-бабу сразу! Вот тебе, наверное, хотелось бы увидеть!»

«Да, я бы хотел. Я хочу прямо сейчас пойти туда и увидеть их», храбро сказал я. Тут у меня в желудке заурчало.

Он засмеялся, солнечный свет осветил глубокие складки на его лице. «О, голодный юноша! Если ты хочешь комфортной жизни с двухразовым питанием, и немного медитации, лучше тебе вернуться в Ришикеш».

Я уныло улыбнулся. «Свамиджи, моя проблема в том, что я не знаю, какой садхане следовать. Я повторяю Вишну-сахасра-наму, делаю тротак, но я не знаю, что лучше для меня».

«Какова твоя цель? Это первое, что нужно решить».

«Ну… как сказали те свами в Ришикеше, моя цель – кевала-ананда, единство с Богом».

Он фыркнул и молчал. Мы подошли к реке, он сложенными ладонями плескал воду на свое почти обнаженное тело. Потом он встал прямо, запрокинул голову назад и стал смотреть на солнце, которое пересекало небо между гранитными вершинами, которые возвышались со всех сторон. Через минуту он посмотрел на меня и заговорил.

«Тебе нужно пойти в Бадринатх. Там ты узнаешь о кевала-ананде». Он снова фыркнул, что-то шепотом бормоча.

«Но, я же здесь тоже могу научиться, от этих садху…» Он прервал меня саркастическим замечанием: «Даже если ты бросишься в их костер, они не станут относиться к тебе теплее».

«Вот вы сказали, что вы здесь новый человек. Сколько времени вам потребовалось, чтобы они приняли вас?»

«Если я скажу тебе, когда я пришел сюда, ты все равно мне не поверишь. Я здесь слишком долго. Сейчас обо мне знают слишком много людей. Эти люди из Меерута стали посылать мне письма только когда они узнали об этом месте. Раньше здесь было спокойно. Эх,… я помню Ришикеш до того, как он стал модным. Этот Парамартханикетана Свами превратил его в аттракцион для туристов, когда основал здесь ашрам. Но до того Ришикеш был чистым местом».

Я вспомнил еще кое-что, что хотел спросить у него. «Свамиджи, скажите мне, а что случилось с тем хлебом, который вы бросили в туннель?»

«Ага. До того как я поселился в эту пещеру, там жил другой человек, и он поклонялся Матери Кали таким образом. Поэтому когда я пришел, я продолжил».

«Но что произошло с лепешкой, почему она не упала обратно?»

Он посмотрел на меня как на полного дурака. «Она приняла его, вот и все».

Когда мы шли обратно в пещеру, та женщина пришла со своими козами и двумя детьми. «Сегодня не приноси молока» — крикнул ей йог. Я попрощался с ним, решив спуститься в Ришикеш. Через несколько дней я пришел в ашрам Мунишананды. Затем я вышел в Харидвар.

Красивый город храмов и домиков сгруппировался там, где Ганга течет из горной области на равнины. Харидвар притягивает тучи индуистов и сикхов, паломников со всех концов Индии, которые приходят на церемонию заката в Хар Ки Пайри, священное место на западном берегу. Жертвенные светильники пускают плыть по реке, иногда их так много, что в течение получаса кажется, что с небес на землю низошла Акашганга (Небесная Ганга), и она принесла с собой звезды.

После церемонии Хар Ки Пайри берег реки и пешеходный мост, который вел на другой берег, кишели попрошайками, ворами, агентами по сдаче жилья, дельцы, шарлатаны, сутенеры – и стадом, которое они стригли. Как цинично сказал садху: «Те, кто смыли свои грехи, омывшись в священных водах, бегут от Ганги, чтобы совершать новые грехи, а те, кто еще не смыли свои грехи – спешат, чтобы хорошенько запачкаться перед омовением».

Благодаря моей одежде садху, у меня не было проблем с ужином после окончания церемонии. Я просто встал на мосту, поджидая, когда какая-нибудь денежная душа придет, чтобы получить освобождение от своих грехов, накормив садху. Обычной пищей было молоко, пути и халва, которые продавали в любой лавке. Я обнаружил, что моих покровителей совсем нетрудно убедить, что я многообещающий святой. Некоторые были просто в отчаянии, готовые поверить во все что угодно, что может помочь им изменить их жизнь. В Харидваре я увидел исполнение предсказания Саи Бабы, что мы снова встретимся, и что я сам «стану Богом», когда мой покровитель приведет меня в собрание последователей Саи Бабы. Я снова сыграл те же спектакли, которым научился в Шанти Никетане, спел Читта Чора и другие песни, и мой мистический канал проделывал разные фокусы с их умом. По толпе пронесся приглушенный ропот: «Баба здесь!». После ко мне подошел человек со слезами на лице. «Мне не довелось побывать в Путтапартхи, но увидев вас, я почувствовал, что Путтапартхи сам пришел ко мне». Я сказал ему, что не имею к этому месту никакого отношения.

«Да, это так, Свамиджи, потому что вы – махатма, всепроникающая душа. Вы находитесь в единстве со всем, включая Путтапартхи. Вы пребываете в Бабе, и Баба – в вас. Будьте с нами честны, Свамиджи. Вы – Бог. Зачем это скрывать?». Как и в Шанти Никетане, я колебался между идеализмом и умышленным жульничеством в моих отношениях с подобными людьми. В Харидваре таких людей было множество. Моя совесть говорила мне, что когда я был в бухгалтерии «ТВС» я мог украсть при помощи мошенничества огромные суммы, но это противоречит моим принципам. Так зачем же мне становиться обманщиком, когда я уже принял духовный путь? Порочная часть моего ума ворчала: «Это люди хотят, чтобы их обманули. Если они не прийдут ко мне, то они пойдут к кому-то другому. Я хочу всего лишь заработать на жизнь, мне не нужны все их деньги. Если я смогу помочь им, увеличив их веру, то почему бы нет. В этом нет ничего плохого. Они несчастны».

Пожилая учительница, лет пятидесяти, позволила мне жить в школьном классе в течение недели, пока я находился в Харидваре. Мне показалось, что она благочестива и разумна, и я поделился с ней своей дилеммой. «Всего два месяца назад я ушел из «ТВС». В духовной жизни я всего лишь начинающий, но у меня иногда бывают видения. Люди думают, что это знак моей божественности. Но в действительности я не могу влиять на эти видения, это происходит не по моей воле. Все, что я сделал как садху – это пару недель прожил в Ришикеше. У меня даже нет гуру. Я всего лишь дурак».

Но она возразила: «Шивананда, Бхагат Сингх, Ауробиндо и многие другие шли тем же путем. Они были обычными людьми, которые споткнулись на существовании Бога. Вам просто нужно плыть по божественному потоку, куда он вас приведет, как эти лампады в Ганге, и это приведет к тому, что вы станете Богом».

Я попробовал найти смысл в ее совете. Но через несколько дней я узнал, что она поддерживает любовные отношения с гуру в Харидваре. Не говоря ей ни слова, я оставил эту комнату и отправился в храм Дакши Махадевы в Канкале, в четырех километрах оттуда. Там я познакомился с Анандамайи Ма, знаменитой йогини. Когда я увиделся с ней, она была больна и прикована к постели. За ней ухаживали ее юные ученицы.

Ей было около шестидесяти лет, волосы длинные и распущенные. Анандамайи Ма была одета в шафрановую одежду и сидела на кровати, застеленной шафрановой тканью. Несмотря на слабость, она продолжала принимать посетителей во второй половине дня. Я вошел вместе с одной парой иностранцев из Европы. Немного поговорив с ней, они ушли, и тогда она обратилась ко мне, сказав: «Ананд хо (да будет блаженство). Ты счастлив?»

«Нет», признался я.

«Счастье повсюду, так почему же ты не счастлив?»

Я сказал, «Может быть, у вас есть счастье, матаджи, но на мою долю пока это не выпало».

Она сказала девушке, которая служила ей, пойти и принести мне поесть. «Дело в том», продолжала она, «что ты пытаешься обрести то, что не нужно. Ты ходишь туда-сюда, ищешь, ищешь. Но, ананда уже находится прямо здесь, в сердце».

«Матушка», сказал я, «я начал с тантры. Это принесло мне множество проблем – видения и умственные нарушения. После этого я был сбит с толку сиддха-йогой. Потом я пошел к Ауробиндо». Она прервала меня, посмеиваясь. «Потом ты стал сумасшедшим. Ты бросил работу, поехал в Тирупати, ты даже поднимался в Нилаканду Махадева. И ты так продолжаешь уже довольно долго. Тебя интересуют сиддхи, особые способности. В предыдущей жизни у тебя они были, но сейчас их у тебя немного. И тебе нужно прекратить заниматься этой ерундой. Тогда ты найдешь свой настоящий путь к ананде».

«Матушка, пожалуйста, помогите мне избавиться от неправильных представлений о духовной жизни. Выведите меня на правильный путь. Мне нужно руководство».

Она вздохнула. «Ты говоришь это каждому йогу, с которым встречаешься. Руководств… Я никем не руковожу, никого не веду. Люди следуют за мной, но я не веду их. Они просто думают, что должны следовать. Но ты ищешь кого-то, кто бы вел тебя, убедил тебя – и спас. Все что я скажу тебе, это то, что ты спасешься через чистоту. Если ты забудешь об этом и будешь терять свое время на поиски кого-то могущественного, кто просто дотронется до твоей головы и избавит тебя от всех проблем, так что тебе ничего не придется делать самому, то тебя просто будут обманывать снова и снова. Но это ты уже знаешь. Люди приходят к тебе за благословениями, и ты знаешь, что это глупо. Так не приходи же ко мне за этим. Во всяком случае, то, что ты увидел, вызвало у тебя отвращение. Сааф нахи хе – так много как лидеров, так и последователей – нечисты. Аскетизм и чистота очищают путь к ананде. Теперь же, будь добр, спускайся вниз и поешь».

Я снова вернулся в Харидвар. Омываясь в Ганге, я однажды заметил бабу, которому уровень воды был выше носа. Он выполнял технику, называемую акамашана-джапа. Когда он повторял свою мантру, изо рта на поверхность воды поднимались пузыри, но его нос оставался погруженным в воду, он не выныривал, чтобы вдохнуть воздуха. Так продолжалось примерно полчаса.

Когда он вышел из воды, я спросил: «Свамиджи, какую мантру вы повторяете?»

«Мантру и гуру нужно держать в секрете» — сказал он, вытираясь гамчей.

«Но садху же должны учить других, разве не так? Я хотел бы научиться выполнять акамашана-джапу».

Он взглянул на меня и покачал головой. «Сколько всего ты хочешь делать? Ты повторяешь Вишну-сахасра наму, ты делаешь тротак, и ты думаешь, что если ты добавишь еще, ты больше получишь. Но чего именно ты хочешь получить больше? Свою цель ты даже сам не знаешь».

«Бабаджи Махараджа, мне нужен гуру. Почему бы вам не стать моим гуру? Похоже, вы знаете меня вдоль и поперек».

«Это еще одна твоя проблема. Ты думаешь, что если я или кто-то другой может понимать что-то в тебе, то мы должно быть, тебе гуру. Тебя привлекает нереальное. Тебе нужно прекратить всю эту ерунду и сосредоточиться на истине. Истинная мантра – это Бхагавад-гита, если ты способен понять ее и следовать этому».

«Но, я же не могу быть довольным только этим».

«Эх! Ты что, думаешь, я доволен стоять под водой повторяя мою мантру? Если бы я был удовлетворен, я бы этим не занимался».

Мой мистический канал загудел. Внезапно я выпалил: «Свамиджи, вы повторяете Маха-мритья-джайа-мантру».

«Видишь?» — сказал он. «Теперь ты делаешь то же самое со мной. Поэтому нет ничего замечательного в том, чтобы заглянуть в чей-то ум».

«Я только что от Анандамайи Ма. Вы говорите мне то же самое, что и она».

Он в первый раз улыбнулся мне. «Мы здесь все на той же волне. Наши умы общаются на уровне, который находится за пределами грубых чувств, чем-то напоминает радио. Некоторые более могущественны, и они генерируют сигналы, как радиопередатчики. А все остальные – принимают их. Мы все получаем те же сообщения. Но эти сообщения, которые мы посылаем и принимаем – не наши. Это приходит свыше. Ты, ты всего лишь небольшая муха, прыгающая между нами. Ты ходишь вокруг, здесь получаешь опыт, там интуицию, но существует предел твоего участия в нашей сети.

Только искаженные сигналы исходят из твоей головы и попадают в нее – это все, что ты способен уловить. Ты не предназначен для таких игр. Ты должен избавиться от этого, насколько можешь. Иначе ты просто потеряешь свой разум, отдав его каким-то более мощным силам, и станешь их динамиком. Над всеми теми, кого ты здесь видел, не важно, насколько они велики, есть некто высший, от кого они получают свои силы, и он управляет этим».

«И как же я могу увидеть истину, когда все происходит так?»

«Ну, я всего лишь рассказываю тебе, что тут происходит. Будь очень осторожен, выбирая того, за кем следовать. Помни, в мире полно дураков, и дураки следуют за дураками. Глупый гуру будет популярен – потому что есть целый мир дураков к нему в ученики. А у мудреца будут ученики-мудрецы, потому что только мудрый пойдет за ним. Но истинного мудреца сложно найти».

Я прикоснулся к его стопам и он благословил меня. Потом он ушел.

Я вернулся в Ришикеш. Я пошел в Шринивас Мандир, филиал храма в Тирупати. Рядом с ним находится Андра Ашрам, где паломников кормят прасадом. Там я увидел садху с обритой головой с двенадцатью отметками тилаки Шри-вайшнавов на теле. Большинство садху в Ришикеше носят бороды и длинные волосы, и если у них вообще есть тилака, то это три линии Шивы.

Он был из Южной Индии, поэтому мы стали говорить на тамильском. Я сказал ему: «Я разочаровался, увидев, что Ришикеш стал таким бесполезным местом для духовной жизни. Я ожидал увидеть великих садху, но большая часть тех, кого я видел, всего лишь занимаются коммерцией. Если же я встречал великого йоги, он не хотел делиться ничем».

Он сказал: «Ты немного потерял. Даже если такой строгий йог примет тебя учеником, все, чему он может научить, это: «Ты сам – истина».

«Что вы имеете в виду?»

«Несмотря на то, что существуют разные практики и разные йоги, их философия одна и та же: «каждый – Бог, и просто нужно осознать себя, чтобы стать сознающим Бога». Шри Рамануджачарья пришел, чтобы опровергнуть эту идею. Он начал в одиночку противостоять всем, потому что в то время вся Индия верила, что человек является Богом. Даже родной брат Рамануджи, Говинда был таким же йогом, как те, кого можно встретить здесь. Он также думал, что сам станет Шивой. Но Рамануджа привел Говинду и многих других на верный путь. Он говорил о том же, о чем за много лет до этого говорили Альвары. Альвары были величайшими йогами. У них были настоящие силы, не просто дешевые фокусы, и их заключение было: канду конден нарайана йеннум намам: «В конечном итоге я обнаружил, что имя Нараяны (Вишну) является высшей Истиной». Они довели йогу до ее наивысшего предела и поняли, что без бхакти, преданности Богу, нет пути стать удовлетворенным только в себе. Ты также не удовлетворен самим собой. Поэтому ты ищешь кого-то, кому посвятить себя, служить, принять прибежище».

Я был вынужден признать, что в этом он был прав. До этого я всегда чувствовал какое-то отчуждение от доктрины Шри-вайшнавов. Мне она казалось слишком ограниченной. Но сейчас я три часа слушал этого садху, и теперь я смог оценить большую часть того, что он говорил. Вайшнавы действительно понимают глубинные потребности души.

Я спросил его: «Зачем вы оказались здесь? Шри-вайшнавы живут на юге. Ни в Ришикеше, ни в Харидваре я не встретил ни одного садху, который бы следовал вашей традиции».

«Я пришел сюда ради уединения. Я не общаюсь с йогами. Я живу здесь, в Андхра Ашраме. Я изучаю книги Рамануджи и поклоняюсь Кришне, предлагая воду Ганги. Иногда я читаю лекции».

Тогда я решил спросить о том, что всегда беспокоило меня у вайшнавов. «Почему вы критикуете других? Существует много путей. Я думаю, человек должен найти свой собственный путь к истине. Если каждый учитель будет критиковать других учителей и говорить, что правильный путь только у него, думаю, люди потеряют веру и просто прекратят свои поиски».

«Но это не критика», сказал он. «Ты согласен, что ты запутался, встречаясь с таким количество учителей. Я скажу тебе, почему ты запутался. Даже они говорят тебе, что чтобы развиваться, ты должен сосредоточиться на одном-единственном пути. Но ты не можешь найти путь. Рамануджа пришел, чтобы показать это. Путь – служение Господу Вишну, который пребывает в твоем сердце вместе с тобой, душой. Даже йоги говорили тебе, что ананда находится в сердце. Но они не указывают путь к этой ананде. Они просто навели тебя на мысль, что нет пути к истине, что истина – это ты сам. И ты запутался. Ты не знаешь, что делать».

Мне осталось только удивляться, почему же, если этот садху-вайшнав обладал этим высшим знанием, он изолировал себя. Мне казалось, что истинное совершенство в духовном знании даст человеку убежденность повсюду обсуждать философию с каждым. Но он отрезал себя даже от таких же, как он, вайшнавов.

Удивительный мистик

Бескорыстие - один из характерных признаков духовного человека. Если в характере человека, претендующего на духовность, отсутствует это качество, он не тот, за кого себя выдает. Был такой известный учитель, Ним Кароли Баба, который по-дружески относился ко мне в те годы, когда я был совсем юн. Он жил в Нанитале, одном из курортных мест в Гималаях, и принадлежал к тому типу людей, что живут то здесь, то там. Когда к нему кто-нибудь приходил, он обычно говорил: "Ну вот, я повидал тебя, ты повидал меня - я, я, я, я...", - что означало "уходи, уходи, уходи, уходи...". Такая у него была привычка. Однажды, когда мы сидели с ним вместе и разговаривали, один из богатейших людей Индии пришел повидать его, прихватив с собой довольно толстую пачку индийских ассигнаций. "Сэр, - обратился к Ним Кароли Бабе этот человек, - я принес эти деньги для вас". Баба подстелил под себя банкноты, уселся на них и затем сказал: "Сидеть на них довольно неудобно, а очага, чтобы использовать их для обогрева, у меня нет. От них нет никакого проку; что я с ними буду делать?" "Сэр, это деньги!" - воскликнул тот человек. Баба вернул ему деньги и попросил принести каких-нибудь фруктов. Богач сказал: "Но здесь нет рынка". "Тогда, как же ты смеешь утверждать, что это деньги? - спросил Баба. - Если на них нельзя купить фруктов, то это не деньги для меня". Затем Баба обратился к нему с вопросом: "Чего ты хочешь от меня?" "Меня мучает головная боль". "Да, но ты сам ее и создал для себя. Что же я могу для тебя сделать?" "Сэр, я пришел к вам за помощью", - протестующе возразил богач. "Ну, хорошо, - смягчился Баба, - у тебя больше не будет болеть голова, но зато сам ты отныне превратишься в головную боль для других. Ты будешь столь злосчастно богатым, что превратишься в головную боль для всех, кто тебя знает". - И, действительно, этот богач и сегодня является головной болью для всех, кто с ним связан. Человек, действительно, нуждается в определенной сумме денег, для того чтобы нормально жить в этом мире. Но справедливо и то, что обладание большим количеством денег, чем необходимо, может стать источником страдания. Большое накопление денег - это порок, так как мы обираем других и создаем неравенство в обществе. Ним Кароли Баба любил Владыку Раму, воплощение Бога, и всегда бормотал себе под нос мантру, которую никто не понимал. Многие люди в Западной Индии обожали Бабу, и он никогда не знал от них покоя. Были такие, что путешествовали вместе с ним из одного горного селения в другое. Баба был совершенно непредсказуем в выборе маршрутов своих путешествий. Находясь в его обществе, мне довелось быть свидетелем многих удивительных и забавных случаев, в которые трудно поверить, но некоторые американцы, встречавшиеся с ним, могут их подтвердить. Эти случаи связаны с тем, что, когда кто-нибудь приходил к Бабе, он обычно говорил: "Ты разговаривал обо мне с таким-то человеком, в таком-то месте". В дополнение к этому он указывал точную дату и время суток. Затем он говорил: "Ну, вот, ты меня повидал, - уходи, уходи, уходи", - после чего накрывался с головой одеялом. Однажды один фармацевт выполнял заказ по доставке порошка мышьяка из Талитала в Малитал. Он был последователем Ним Кароли Бабы, и поэтому сделал остановку по дороге, чтобы повидаться с ним. Я присутствовал при их встрече. Баба оказал: "Я голоден. Что это ты принес?" "Это мышьяк, - ответил фармацевт. - Подождите, я сейчас принесу вам что-нибудь поесть". Однако Баба выхватил порошок у него из рук и проглотил целую пригоршню. Затем он попросил дать ему стакан воды, запить. Фармацевт думал, что Баба умрет от яда, но на следующий день тот выглядел совершенно здоровым. Баба не осознавал внешних вещей. Если его спрашивали: "Вы уже поели?" - то он отвечал: "Да" или "Нет", - но это могло не соответствовать действительности. Если ум находится где-то в другом месте, вы можете принимать пищу много раз в течение дня и тем не менее оставаться голодным. Я был свидетелем таких случаев, когда через пять минут после еды Баба заявлял: "Я голоден", - так как не знал, что уже поел. "Но вы уже съели свою еду", - говорил я в таких случаях. "Тогда все в порядке, - отвечал он, - я не голоден". Не скажи я ему, что он уже поел, он бы так и не остановился. Однажды мне пришло в голову посмотреть, сколько раз в течение дня он сможет поесть. В тот день он сорок раз принимал пищу в различных домах. Он ел целый день. Мы хотели узнать его силы, и он знал, что мы этого хотим. Поэтому, если кто-нибудь выставлял ему угощение, он его поедал. Всякий раз, когда его спрашивали, будет ли он есть, он отвечал утвердительно. Так он ходил и ел весь день. Наконец, я сказал: "Вы уже достаточно съели". "Неужели?" - произнес он. "Да!" - сказал я. Находясь в таком высоком состоянии, человек становится подобным ребенку. Он не осознает земные вещи, но постоянно осознает Истину.

Нестареющий йог

Практически каждое лето Дерваха Баба, который живет в восточном Уттар Прадеше, прибывает в одну церковь, находящуюся в Гималайских горах, чтобы пожить там несколько месяцев. Говорят, что ему очень много лет. Я не знаю точно, но слышал, что д-р Раджендра Прасад, первый индийский президент, брался лично засвидетельствовать тот факт, что возраст Дерваха Бабы превышает полтораста лет. По его словам в детстве отец брал его с собой к этому человеку, который уже тогда был очень стар. Это заявление д-р Прасад сделал в возрасте семидесяти лет. Оно возбудило мое любопытство, и я взял себе за правило встречаться с Дервахой Бабой, когда он по пути в горную церковь делал остановку в Ришикеше. Мы часто беседовали там. Он жил во временной хижине из сосновых досок, которая сооружалась дня него всюду, куда бы он ни направлялся. Иногда он также жил в бревенчатых домах. На вид ему было лет семьдесят, и выглядел он абсолютно здоровым. Несмотря на то, что он очень строг и не позволяет никому из учеников прикасаться в себе, порой он пускается в рассуждения о божественной любви. Девраха Баба очень знаменит в Северной Индии. Огромные толпы людей собираются в надежде удостоиться его даршана*. У него огромное число последователей; его часто посещают служащие полиции и другие государственные чиновники, желая получить благословение. Во время Кумбха Мела** в 1974 году его посетили несколько моих американских учеников. * Взгляд. ** Грандиозная ярмарка, проводимая в Индии каждые двенадцать лет.

Я пытался раскрыть, в чем секрет его долголетия, и обнаружил, что он регулярно практикует определенные аспекты йоги, ест лишь фрукты и овощи. Существует много специфичных практик йоги. Йоги выбирают себе среди них те, которые для них подходят. Во время одной из моих бесед с ним Баба сказал: "Счастье - величайшее из всех богатств. Пунктуальность имеет принципиально важное значение. Практика продвинутых методов дыхания в равной степени важна. Техника не старения - это техника пранаямы. Контролирование дыхания

Один свами сообщил мне об одном странствующем адепте, который каждое лето посещает амарнатхский горный храм, но никто не знает, где он живет постоянно. Люди, приходящие из Ладакха, часто видели его бредущим по горным тропам в полном одиночестве. Предметом моего интереса было не только посещение горного храма, но и встреча с этим странствующим гималайским адептом. Из всех, с кем мне довелось встретиться в своей жизни, три человека произвели на меня очень сильное впечатление, оставив глубокий след в моей душе. Одним из них был этот адепт. Я пробыл с ним вместе семь дней. Мы остановились в пятидесяти ярдах от горного храма. Он посещал этот храм практически каждый год. Это был молодой человек, лет двадцати, красивой наружности, с румяными словно вишня щеками. Он был брахмачари и носил лишь набедренную повязку, не имея никакого имущества. Он настолько приспособился к высокогорному климату, что мог с помощью йогических практик путешествовать босым и жить на высотах 12--14 тысяч футов. Холод не имел для него значения. Время, проведенное с ним, оказало просветляющее воздействие на мою жизнь. Этот человек, полный йогической мудрости и безмятежности, был совершенен. Люди звали этого молодого адепта Бал Бхагаван ("воплощенное божественное дитя"), но сам он не придавал никакого значения подобным похвалам и постоянно странствовал в Гималаях. Он знал моего учителя и одно время жил в нашем пещерном монастыре. Он расспросил меня о некоторых учениках, которые в то время медитировали с моим учителем. Его речь всегда была краткой и очень спокойной, тем не менее я почувствовал, что он был недоволен, когда мой проводник начал кланяться, касаться его ног и бегать вокруг в эмоциональном экстазе. Для меня этот адепт стал образцом для подражания. Я никогда не встречал человека, способного просидеть неподвижно восемь-десять часов, не закрывая глаз, но этот адепт был очень необычен. Во время своих медитаций он поднимался в воздух над землей на высоту два с половиной фута. Мы замеряли эту высоту куском бечевки, которую затем измерили рулеткой. Мне бы хотелось прояснить этот вопрос, хотя, как я уже говорил вам, я не считаю левитацию духовной практикой. Левитация достигается практикой продвинутых форм пранаямы в сочетании с бандхами (замками). Тот, кто знает, как связаны между собой масса и вес, понимает, что левитация возможна, хотя и лишь после продолжительной практики. Однако левитация не была тем, чего я искал. Моим непосредственным желанием было получить определенный духовный опыт от общения с этим адептом. Я задал ему вопрос о высшем состоянии просветления и рецитации одной мантры из упанишад. В ответ он сказал следующее: "Когда чувства находятся под надежным контролем и уведены от контакта с объектами этого мира, тогда чувственные восприятия больше не создают образов в уме. В результате этого ум приобретает однонаправленность. Когда ум перестает вызывать мыслеобразы из подсознания, он становится сбалансированным, что ведет к высшему состоянию сознания. Состояние полной безмятежности, укорененной в саттве, является высшим состоянием просветления. Практика медитации и непривязанности являются ключевыми факторами. Существенное значение для выработки определенной жизненной философии имеет наличие очень твердой убежденности. Интеллект, вмешиваясь, становится помехой, а эмоции, ослепляя, уводят с пути. Как интеллект, так и эмоции являются великими силами, но сначала их следует познать, проанализировать, а затем направить к источнику интуиции. Интуиция есть единственный источник подлинного знания. Все, что мы видим в этом мире, нереально в силу своей постоянно изменяющейся природы. Реальность скрыта по ту сторону всех этих изменений". Он посоветовал мне бесстрашно следовать по избранному пути. После семи дней сатсанга я и мой проводник покинули этого великого мудреца. Я возвратился в Шринагар, а затем отправился в родные для меня места в Гималаях, чтобы насладиться осенью.

Трансмутация материи

В 1942 году я отправился в Бадринатх, знаменитый гималайский монастырь. На пути туда есть место, под названием Шринагар, расположенное на берегу Ганга. В пяти милях от Шринагара есть маленький храм Шакти, а в двух милях ниже его расположена пещера в которой живет Агхори Баба. Агхор - это очень таинственное учение, редко упоминаемое в книгах и едва ли понимаемое даже йогами и свами Индии. Оно представляет собой солнечную науку и используется для врачевания. При изучении этой науки усилия направляются на постижение и овладение тончайшими жизненными силами - еще более тонкими, чем прана. За счет этого создается мост между этой и потусторонней жизни. Число последователей этого пути крайне немногочисленно, а тех из них, кто все же занимается практическим изучением этой науки, большинство людей избегают из-за странного образа жизни. Местные жители в окрестностях Шринагара очень боялись Агхори Бабу. Они никогда не приближались к нему, потому что всякого, кто осмеливался это сделать, он ругал и забрасывал камнями. Баба был человеком очень крепкого телосложения и высокого роста - шесть футов и пять дюймов. На вид ему было лет семьдесят пять. Он носил длинные волосы и бороду. Из одежды на нем была набедренная повязка из джутовой ткани. В его пещере ничего не было, кроме нескольких джутовых мешков. Я отправился повидать этого человека, рассчитывая переночевать у него и может быть чем-нибудь поучиться. Один местный пандит, к которому я обратился с просьбой показать мне дорогу, сказал: "Этот Агхори вовсе не мудрец; он нечистый человек. Тебе не нужно ходить к нему". Однако, будучи весьма наслышанным о моем учителе и обо мне, пандит в конце концов поддался на уговоры и согласился проводить меня в ту пещеру, где жил Баба. Мы добрались до места к вечеру, перед самым началом сумерек. Агхори сидел на камне, между Гангом и своей пещерой. Он предложил нам сесть рядом, а затем сказал, обращаясь к пандиту : "За моей спиной ты злословишь на мой счет, а сейчас смеешь приветствовать меня со сложенными руками". Пандит хотел было уйти, но Агхори сказал: "Нет. Сходи к реке и принеси мне котелок воды". Когда перепуганный пандит вернулся, принеся воду, Агхори вручил ему большой нож и произнес: "Там в реке плавает труп. Вытащи его на берег, срежь мышцы бедра, икроножные мышцы и принеси мне несколько фунтов этого мяса". Высказанное Агхори требование повергло пандита в состояние шока. Он сильно занервничал, как, впрочем, и я. Будучи крайне напуган, пандит никак не хотел идти выполнять это поручение. При виде этого Агхори рассвирепел и закричал: "Или ты сейчас же пойдешь и принесешь мне мясо с этого трупа, или я зарежу тебя самого и возьму твое мясо. Что ты предпочитаешь?" Бедному пандиту, которого после этого охватил еще больший ужас, ничего не оставалось, кроме как пойти и заняться отрезанием мяса. Он был так подавлен, что, занимаясь этим делом, случайно порезал себе большой и указательный пальцы на левой руке, которые стали сильно кровоточить. Отрезав мясо, он принес его Агхори Бабе. Мое состояние, также как и у пандита, нельзя было назвать нормальным. Когда пандит приблизился, Агхори дотронулся рукой до порезов на его пальцах, и они тут же зажили. На их месте не осталось даже рубцов. Агхори приказал пандиту положить куски мяса в глиняный горшок, поставить горшок на огонь и накрыть его крышкой. Затем он обратился к пандиту : "Знаешь ли ты, что этот молодой свами голоден, и тебе тоже придется поесть?" "Сэр, мы вегетарианцы", - воскликнули мы в один голос. Наш ответ привел Бабу в раздражение, и он сказал мне: "Ты думаешь, я ем мясо? Ты что же согласен с мнением окружающих, которые утверждают, что я нечист? Нет, я тоже абсолютный вегетарианец". Через десять минут Агхори велел пандиту принести глиняный горшок. Затем он собрал несколько крупных листьев и велел постелить их на земле вместо скатерти. Пандит выполнил это трясущимися руками. После этого Агхори сходил в пещеру и вынес оттуда три глиняных чаши. Пока его не было, пандит сказал мне шепотом: "Похоже, я не переживу этого. Это противоречит всем моим жизненным убеждениям и устоям. Я буду вынужден покончить с собой. Что ты со мной сделал? Зачем ты меня сюда привел?" "Успокойся, - сказал я ему. - Мы не можем убежать, так давай, по крайней мере, посмотрим, что произойдет". Агхори приказал пандиту накрывать на стол. Когда тот снял крышку с горшка и начал наполнять мою чашу, мы к своему изумлению обнаружили, что в горшке находится расгула, сладость, которую готовят из сыра и сахара. Это было мое любимое блюдо, и я вспоминал о нем, когда шел к пещере Агхори Бабы. Все это показалось мне крайне странным. "В этих сладостях нет мяса", - произнес Агхори. "Похоже, я не переживу этого. Это противоречит всем моим жизненным убеждениям и устоям. Я буду вынужден покончить с собой. Что ты со мной сделал? Зачем ты меня сюда привел?" "Успокойся, - сказал я ему. - Мы не можем убежать, так давай, по крайней мере, посмотрим, что произойдет". Агхори приказал пандиту накрывать на стол. Когда тот снял крышку с горшка и начал наполнять мою чашу, мы к своему изумлению обнаружили, что в горшке находится расгула, сладость, которую готовят из сыра и сахара. Это было мое любимое блюдо, и я вспоминал о нем, когда шел к пещере Агхори Бабы. Все это показалось мне крайне странным. "В этих сладостях нет мяса", - произнес Агхори. Я отведал приготовленное кушанье. Пандит также был вынужден последовать моему примеру. Оно было очень вкусным. Оставшийся несъеденным остаток был отдан пандиту, для того чтобы он раздал его деревенским жителям, и таким образом можно было убедиться в том, что все это не плод галлюцинаций, возникших в результате гипнотического воздействия. Пандит в одиночку отправился уже в темноте в деревню, находившуюся на расстоянии трех миль, а я предпочел остаться с Агхори, в надежде выяснить секрет превращения пищи и понять, почему он ведет столь странный образ жизни. "Зачем было нужно варить мясо мертвеца, и как оно могло превратиться в сласти? Почему он живет здесь совсем один?" - гадал я. Мне уже доводилось слышать о таких людях, но случай встретиться с одним из них представился впервые. Я провел два часа в медитации, а затем завел разговор о священных писаниях. Агхори оказался исключительно эрудированным и начитанным человеком. Однако его санскрит был настолько лаконичен, что всякий раз, когда он произносил фразы на этом языке, мне приходилось тратить несколько минут на их расшифровку, прежде чем я мог ответить. Он был, без сомнения, образованным человеком, но путь, которым он следовал, был отличен от путей всех садху, когда либо встреченных мной. Агхор - это путь, описанный в Атхарва веде, но ни в одном из священных писаний я никогда не читал про то, что нужно есть человеческую плоть. "Почему ты живешь таким образом, употребляя в пищу мясо мертвецов?" - задал я вопрос. "А зачем ты называешь их мертвецами? - в свою очередь спросил он меня. - Они больше не имеют отношения к человеку. Это просто вещество, материя, которая никем не используется. Ты ассоциируешь ее с человеческим телом. Это тело больше не потребуется никому, так почему бы мне не воспользоваться им. Я ученый, проводящий эксперименты в стремлении раскрыть фундаментальные принципы материи и энергии. Моим учителем является Мать-природа; она принимает много форм, а я лишь следую ее закону для изменения окружающих меня форм. Я вел себя с пандитом таким образом в расчете на то, что он предостережет других, и они будут держаться от меня подальше. Вот уже тринадцатый год, как я живу в этой пещере, и еще никто не посещал меня. Люди боятся меня из-за моей наружности. Они считают, что я нечист, что я живу, питаясь рыбой и мертвыми телами. Я бросался в них камнями, но никогда никого не поранил". Внешне его поведение выглядело очень грубым, однако, по его словам, он сознательно вел себя таким образом, с тем чтобы никто не мешал ему в его работе и чтобы не быть зависимым от местных жителей в отношении пищи и прочих необходимых вещей. Он не был неуравновешенным человеком, но делал вид, что таковым является, ради того чтобы избегать людского общества. В своем образе жизни он был абсолютно независим, и, несмотря на то, что жил в этой пещере уже тринадцать лет, никто из деревенских жителей ни разу не посетил его. Мы не сомкнули глаз всю ночь, и все это время он рассказывал о своем пути Агхор. Этот путь был не для меня, но меня интересовало, почему он ведет такой странный образ жизни и делает все эти вещи. Он обладал способностью транс мутации материи в различные формы, например, мог превратить камень в кусок сахара. На следующее утро он поочередно проделал много подобных вещей. Следуя его указанию, я касался песка, и песчинки превращались в миндаль и орехи кешью. Раньше я уже слышал про эту науку и был знаком с ее основными принципами, но мне с трудом верилось, что такие чудеса возможны. Я не занимался исследованиями в этой области, но мне досконально известны законы, лежащие в основе этой науки. Днем, когда я собрался уходить, Агхори настоял на том, чтобы я чего-нибудь поел. На этот раз он извлек из того же самого глиняного горшка другое сладкое кушанье. Агхори отнесся ко мне с большой благосклонностью, и мы провели очень много времени, занимаясь обсуждением тантрических текстов. "Эта наука умирает, - сказал Агхори. - Образованные люди не хотят заниматься ее практическим изучением, и настанет время, когда она будет совсем забыта". "Но какой смысл во всех этих занятиях?" -- спросил я. "Что ты подразумеваешь под "смыслом"? Это наука, и тот, кто ее изучает должен использовать ее во врачебных целях, а также должен говорить другим ученым, что материя может быть превращена в энергию, а энергия в материю. Как материей, так и энергией управляет один и тот же закон. За всеми именами и формами лежит некий объединяющий принцип, еще не познанный во всей его полноте современными учеными. Веданта и другие древние науки донесли до нас описание этого фундаментального жизненного принципа. Существует лишь одна жизненная сила, а все имена и формы в этой Вселенной есть лишь ее видоизменения. Нетрудно понять взаимосвязь между двумя формами материи в силу общности их источника. Когда вода замерзает, ее называют льдом. Когда она испаряется, ее называют паром. Дети не знают, что все это - формы одной и той же материи, имеющие один и тот же химический состав. Различие заключается лишь в их форме. Современные ученые подобны этим детям. Они не понимают ни единства, скрывающегося за всей материей, ни тех принципов, которые позволяют управлять переходом материи из одной формы в другую". На интеллектуальном уровне я был согласен с этим человеком, но тем не менее не мог одобрить его образа жизни. Я попрощался с ним, пообещав еще раз навестить его, но так никогда и не выполнил своего обещания. Мне было интересно узнать, как поживает тот пандит, который ушел перепуганным прошлой ночью, и я пошел повидать его. К моему удивлению пандит полностью изменил свое отношение к Агхори и подумывал о том, чтобы стать его учеником.

Техника ухода из тела

Вместе с двумя своими друзьями я отправился в путешествие из Ганготри в Бадринатх. Стоял июль, сезон интенсивного перемещения облаков. Мы шли непривычным маршрутом по узкой, извилистой тропе, известной лишь немногим йогам и мудрецам. У нас ушло всего четыре дня на то чтобы пешком преодолеть 25 миль, отделяющие Ганготри от Бадринатха, в то время как дорога обычным, более протяженным маршрутом занимала намного больше времени. При преодолении заснеженных горных пиков на высоте 12000 футов природа при всей своей кажущейся суровости подарила нам такое прекрасное зрелище красоты Гималаев, какого мне никогда не доводилось видеть в своей жизни. В девяти милях от Ганготри мы сделали ночной привал. На другой стороне Ганга в этом месте простиралась Бходжа Баса, территория, где росли деревья, чья кора использовалась для написания священных текстов. На следующее утро, прежде чем мы двинулись к Гомукху, истоку Ганга, в попытке преодолеть гору, отделяющую нас от Бадринатха, нам встретился молодой свами из Мадраса, живший на другом берегу Ганга. Его родным языком был тамильский, на котором говорят в южных штатах Индии, и с нами он мог общаться только на ломаном хинди. Он провел несколько дней, обучаясь у свами Таподханамджи, весьма образованного аскета из Гималаев. Свой путь в Гомукх, находящийся у подножия того горного ледника, откуда берет свое начало Ганг, мы продолжили уже вчетвером, вместе с этим молодым свами. С собой у нас была маленькая палатка, немного сухого печенья и кукурузных зерен. В Гомукхе мы встретили свами по имени Хансджи, который также присоединился к нам. За Гомукхом лежала местность, в которой не жили ни свами, ни йоги. Хансджи жил здесь каждое лето. Он был когда-то морским офицером, но однажды, почувствовав отвращение к своей службе, ушел в Гималаи в поисках йогов и мудрецов. Этому человеку тридцати пяти лет пришлась по нраву жизнь отшельника, и, будучи по натуре мягким и спокойным, он снискал себе добрую славу в этих местах. На следующий день мы распрощались с. Хансджи, который, как оказалось, был вовсе не в восторге от нашей затеи идти в Бадринатх по опасному, незнакомому маршруту. В тот день мы разбили лагерь на высоте 16000 футов, а на следующий день - на высоте 18000 футов. Идти стало труднее из-за разреженности воздуха на этих высотах. Эти три дня нашего пути были подобны блужданию по наружной стороне крыши мира, откуда можно было видеть голубое небо, усеянное мерцающими звездами. Наша палатка была очень мала, и, благодаря теплой одежде, а также теплу наших тел, мы смогли, поверхностно дыша, пережить в условиях холода, ветра и снега последнюю решающую ночь. Этой ночью молодой свами, присоединившийся к нам по пути, принял решение оставить свое тело здесь, на гималайских высотах. Это не было следствием его разочарования в жизни. Скорее всего, он узнал, что срок его пребывания в этом мире подошел к концу. Если человек, находящийся в глубоком снегу, постепенно начинает снимать с себя одежду, то наступает момент, когда его тело теряет чувствительность, и он перестает чувствовать боль. Высоко в горах в глубоком снегу человек, действительно, цепенеет и становится бесчувственным. Об этом свидетельствуют различные священные тексты, мудрецы и даже книги, написанные западными альпинистами, побывавшими в Гималаях. Однако йогический путь оставления тела заключается в применении особой техники. Дать себе замерзнуть в горах во время нахождения в самадхи является традиционным способом умирания среди особой секты гималайских йогов. Это называется хима-самадхи. Слово самадхи часто используется в системе йоги Патанджали для обозначения высшего состояния спокойствия. Но согласно гималайской традиции, различные методы, применяемые для сознательного оставления тела, также называют самадхи. В своем кругу йоги и мудрецы часто употребляют это слово, говоря "он принял махасамадхи", подразумевая под этим "он оставил свое тело". Нам не хотелось оставлять здесь этого молодого йога в полном одиночестве, и мы постарались убедить его пойти вместе с нами. Но незнание тамильского языка не позволило войти с ним в достаточно глубокий контакт. Мы пробыли с ним до десяти часов утра, но наши просьбы и уговоры так и не возымели действия. Он уже принял решение добровольно оставить свое тело в стране девов. Поэтому покинув его, мы пошли вперед и через два дня достигли Бадринатха. Юдхиштира, один из главных героев Махабхараты, также удалился в Гималаи накануне своей смерти. Он сказал своей жене, что собирается встретиться с богами, а затем пойдет дальше в свою конечную обитель. Я и мои друзья расстались, и я отправился домой, в свои родные горы. Метод замерзания в гималайских снегах является одним из способов сознательного оставления своего тела, к которому в древности охотно прибегали многие люди. Но существуют и другие методы выполнения этой процедуры. Один из них, называемый джал самадхи, основывается на погружении в воды глубоководной гималайской реки и задержке дыхания. Стхал самадхи выполняется путем сознательного открывания родничка на голове, сидя в сидхасане. Используемые йогами техники умирания детально разработаны, безболезненны и обеспечивают сохранение сознания при уходе из тела. Это может выглядеть странным в глазах западного мира, но только не в Гималаях. В отличие от самоубийства оставление тела представляет собой научно разработанный процесс, применяемый тогда, когда тело уже не может долее служить инструментом для достижения просветления. Такое тело рассматривается как обуза - препятствие, способное нарушить путешествие умирающего человека, когда он будет проходить через огромные накопления своих воспоминаний. Только те из йогов, кто несведущ в высших техниках и не уверен в своей йогической силе и самоконтроле, прибегают к умиранию обычным путем, определенно уступающим йогическим методам. Существует еще один очень редко применяемый способ оставления тела. Посредством медитации на солнечном сплетении внутренний огонь воспламеняет тело и в доли секунды полностью испепеляет его. Это знание было передано Ямой, царем смерти, своему любимому ученику Начикете в "Катха Упанишаде". Во всем мире часто происходят случаи подобного самовозгорания, и люди потом гадают, что же это было. Но в древних текстах, таких как "Махакала Нидхи", детально объясняется этот метод. В представлении йогов и гималайских мудрецов рождение и смерть являют собой крайне незначительные жизненные события. Современный человек сделал все, что в его силах, стремясь раскрыть тайну рождения; ему это удалось, и теперь он может заранее подготовиться к этому приятному моменту. Однако недостаток реального философского понимания жизни мешает ему понять или узнать техники умирания и тем самым подготовить себя к этому событию. Для йога смерть есть свойство, присущее телу, такое же его изменение, как то, что происходит в процессе роста. Если бы современный человек получал такую подготовку, это позволило бы ему не быть таким несчастным в старости, когда он чувствует себя совсем одиноким и ненужным обществу. Меня удивляет, почему в наше время люди не исследуют другие измерения, пути и методы освобождения от того страха, который мы называем смертью. Западный мир, несмотря на обилие литературы на эту тему, все еще блуждает в поисках решения этой проблемы. Хорошо, что эта тема становится предметом обсуждения в широких слоях общественности, но ни в одной из книг не излагаются техники умирания. Литература и практические методы йоги, не являющиеся ни религиозными, ни искусственно надуманными, могут быть научно проверены и с успехом использованы для облегчения страданий людей и помощи им при умирании.

Жизнь в мертвом теле

Начальник одной из британских военных частей, расположенных в Ассаме, начал практиковать медитацию под руководством моего учителя, которого глубоко уважал. Он встретил моего учителя в 1938 году в местечке под названием Рорки, приблизительно в пятидесяти милях от Ришикеша. Один индийский офицер с огромным восхищением рассказывал о моем учителе, и этот начальник решил пойти с ним вместе на берег Ганга, чтобы повидать человека, о котором услышал столь лестные отзывы. После этого он стал часто заглядывать к моему учителю и даже думал уйти в отставку со своего высокого поста, чтобы остаться с ним вместе. Он также полюбил меня и приглашал в Ассам, но я предпочитал оставаться в горах и не посещать города. Когда мне было шестнадцать лет, я встретил одного старого адепта по имени Борхе* Баба, который жил на холмах Нага. Он шел в Ассам и решил повидать моего учителя, который жил тогда вместе со мной в пещере Гупта Каши, в пяти-шести милях от города. Этот адепт был очень худым человеком. У него были седые волосы и борода, белая одежда. Его манера держать себя была весьма необычна. Он походил на совершенно прямую, негнущуюся бамбуковую трость. Адепт был частым гостем моего учителя, которого посещал с целью получения консультаций по вопросам высших духовных практик. Не раз темой его бесед с моим учителем была смена тела. Тогда я был молод и мало что знал об этой особой практике под названием пара-кайя правеша. Никто еще не говорил со мной открыто об этом йогической процессе.

* Борхе означает "старый".

Через десять дней мне было сказано отправляться в Ассам вместе с этим старым адептом. Мы добрались до Ассама на поезде и затем нанесли визит упомянутому выше начальнику военной части, регулярно практиковавшему позы йоги, пранаяму и медитацию. Находившиеся в его подчинении офицеры не понимали своего командира. Им казалось, что он занимается чем-то странным и эксцентричным. Один из индийских майоров, находившийся в его подчинении, так рассказывал мне о нем: "Сначала он просит меня принести стул и садится на него. Затем он просит меня убрать из под него стул, и после этого остается в той же самой позе, как если бы продолжал удобно сидеть на стуле". У него была привычка сидеть в таком положении, не имея под собой никакой опоры, за столом в своем кабинете. Другой майор, прослуживший с ним вместе долгое время, рассказывал мне, что личность этого человека постоянно изменялась, с тех пор как три года назад он стал йогом. "Он ничуть не утратил своего самообладания, - сказал майор, - но стал очень мягким и добрым". Кроме того этот начальник стал трезвенником. Он хорошо знал хинди и изучал санскрит. Когда мы были у него, я услышал, как Борхе Баба сообщил ему о своем намерении переменить свое тело в течение ближайших девяти дней. Спустя несколько дней, мы с Борхе Бабой покинули военный лагерь и отправились на холмы Нага. Мало кто из йогов живет в этой части страны, что объясняется обилием здесь москитов, змей и диких животных, включая тигров и слонов. Пещера, в которой мы остановились, была пещерой покойного Свами Нигамананды, написавшего три книги,* посвященных духовному опыту, которые я нашел очень полезными для себя. Во время нашей совместной жизни в этой пещере адепт часто читал мне лекции на различные глубокие темы, я же был главным образом занят развитием своей мускулатуры. "У меня очень сильные мышцы", - сказал я как-то раз Бабе. "Очень скоро твоя сила подвергнется испытанию", - сказал он в ответ. * Названия этих книг: "Йоги Гуру", "Тантрик Гуру" и "Веданта Гуру".

Будучи очень любознательным, я постоянно приставал к Бабе с какими-нибудь вопросами. В конце концов он сказал: "Все, больше никаких вопросов. Сфокусируй внимание на своей мантре". Баба знал несколько языков, включая санскрит, хинди, пали, тибетский и китайский. Иногда он говорил со мной по-английски, но такое случалось лишь тогда, когда он бывал раздражен моей постоянной болтовней. "Замолкни!" - резко приказывал он мне в таких случаях по-английски. Я любил молчание, но желая узнать как можно больше о вещах, казавшихся мне таинственными, не мог удержаться от вопросов. Несмотря на его раздражение, я продолжал докучать ему. Когда приблизилось время нашего ухода из пещеры, я спросил его, почему он хочет взять себе другое тело. "Сейчас мне уже за девяносто, - ответил он, - и мое тело стало малоподходящим инструментом для долговременного пребывания в самадхи. К тому же сейчас представилась удобная возможность. Завтра появится мертвое тело в хорошем состоянии. Молодой человек скончается от укуса змеи, и его тело будет спущено в реку в тринадцати милях отсюда". Его ответ совершенно обескуражил меня. Он сообщил мне, что завтра мы покинем пещеру и до захода солнца достигнем места назначения. Однако утром нам не удалось покинуть пещеру. Ночью какой-то слон просунул свой хобот в ближайшее ко входу помещение пещеры, и притаившийся в углу пещеры скорпион ужалил его. Слон умер от укуса прямо на месте. Его передние ноги, хобот и голова были внутри пещеры, а задняя часть тела находилась снаружи. Нам явно предстояло изрядно потрудиться, для того чтобы выбраться из пещеры. Баба, взяв скорпиона голыми руками, произнес: "Плохой мальчик! Что за ужасную вещь ты тут натворил". "Не делайте этого! - закричал я. - Он вас ужалит". "Нет, он не посмеет". Это был огромный, черный скорпион дюймов пять в длину. Я хотел убить его своей деревянной сандалией, но Баба сказал: "Никто не вправе лишать жизни другое живое существо. Эти двое сводили счеты между собой. Ты узнаешь, что произошло, когда научишься понимать причину и следствие кармы. Он воздержался от более подробных объяснений, потому что нам пора было уходить и предстоял долгий путь пешком по лесу. В течение двух часов я изо всех сил старался сдвинуть тушу слона с прохода и в конце концов сумел проделать отверстие, через которое можно было вылезти наружу. В тринадцати милях к северу от пещеры мы вышли к реке, где остановились на ночь. Утром я искупался в реке и в половине пятого сел медитировать. Когда я открыл глаза, Бабы нигде не было. Я прождал его целый день, пытался разыскивать, но он так и не нашелся. Тогда я решил оставить это место и отправиться в Гималаи. Путешествие с Бабой, в которое меня отправил мой учитель, казалось мне очень таинственным и бесплодным. В дополнение к этому обратный путь оказался очень тяжелым, так как мне пришлось пробираться через глухие джунгли. Когда я, наконец, оказался в Ассаме и встретился с британским начальником в его военном штабе, то он сообщил мне: "Борхе Баба сделал это. Теперь у него новое тело!" Я все еще никак не мог взять в толк, что же произошло. На следующее утро я отбыл в свои родные места в Гималаях. Когда я прибыл, мой учитель сообщил мне, что прошлой ночью здесь был Борхе Баба и расспрашивал обо мне. Спустя несколько дней к нам в пещеру пришел молодой садху. Он заговорил со мной так, словно мы были давно знакомы. Подробно описав всю нашу поездку в Ассам, он выразил свое сожаление по поводу того, что я не смог присутствовать при смене им своего тела. Я испытывал странные чувства, разговаривая с человеком, который казался мне таким знакомым и в то же время имел новое тело. Я обнаружил, что его новый физический инструмент никак не повлиял на его способности и характер. Это был все тот же старый Борхе Баба со всем его умом, знаниями, воспоминаниями, талантами и манерами. Я убедился в этом, понаблюдав минуту за тем, как он вел себя и говорил. При ходьбе он держался так же неестественно прямо, как и прежде. Впоследствии мой учитель дал ему новое имя, сказав при этом, что имя сопутствует телу, но не душе. Теперь его зовут Ананда Баба, и он по-прежнему странствует в Гималаях. При встречах с ним, даже теперь, я вс мысленно вижу его в его прежнем облике, и мне бывает трудно приспособиться к тому телу, что находится передо мной. Исходя из всех собранных мною фактов, я пришел к убеждению в том, что для высоко продвинутого йога является возможным перейти в тело мертвого человека, если он желает этого, и если в его распоряжении имеется подходящее тело. Этот процесс известен лишь адептам. Он недоступен для обычного человека. Я чувствую, что моя жизнь стала полнее и богаче, благодаря тому, чему я научился у великих мудрецов. Если мои руки не смогут приподнять покров будущего, а глаза проникнуть в его глубины, я тем не менее смогу услышать музыкальные мелодии и различить их голоса. Объекты этого мира не проходят через мой ум, но эхо их голосов звучит из глубин моего существа.