Радханатха Свами "Путешествие домой" ч.2, гл.6
Однажды, сидя на безлюдной горной тропе, я вдруг увидел, что ко мне приближаются два десятка мужчин весьма устрашающего вида. В руках каждый из них нес, словно знамя, железный трезубец, увенчанный человеческим черепом. Длинные дреды были уложены вокруг их голов, как короны, а спутанные бороды раскачивались из стороны в сторону в такт их шагам. С ног до головы они были покрыты толстым слоем пепла, на шее в несколько рядов висели бусы из рудракши, а лоб украшали три горизонтальные линии, символизирующие Шиву. Несмотря на холод, из одежды на них были лишь ярко-красные набедренные повязки и пояса из железных цепей. А некоторые и вовсе шли полностью нагими.
Это были Нага-бабы, или Наги. Я знал, что они дают обет пожизненного безбрачия и, чтобы уничтожить в себе половое желание, сублимировать сексуальную энергию и превратить в мистические способности, нередко прибегают к тантрическим практикам. Пренебрегая принятыми в обществе условностями, многие из них ходят обнаженными; это — часть их духовной практики. Наги не стригут волос, чтобы не сосредоточиваться на теле — это своего рода форма умерщвления плоти. История Нагов уходит корнями в глубь веков. В разное время некоторые из орденов Нагов сражались с войсками Великих Моголов, английскими завоевателями, буддистами и даже представителями других школ индуизма.
Мне очень хотелось понять, почему люди выбирают такой суровый путь. Собравшись с духом, я отважился попросить у Нагов разрешения попутешествовать вместе с ними. Один из них, говоривший по-английски, перевел мою просьбу другим, и те, потрясая над головой трезубцами, возгласами «Джай Шанкар!» выразили свое согласие. Взяв меня за руку, они приняли меня в свое число, словно родного брата. Проделав долгий путь, мы наконец разбили лагерь на берегу реки. Жрец Нагов, по имени Дхуни Баба, собрал хворост и возжег священный огонь. Другие Наги устроились вокруг костра, и я тоже подошел к огню, чтобы сесть рядом со всеми.
Вдруг у меня за спиной раздался душераздирающий вопль. Обернувшись, я увидел Дхуни Бабу. Охваченный яростью, он бежал ко мне, размахивая над головой трезубцем. В глазах его плясало красное пламя, губы дрожали от гнева, а руки судорожно сжимали занесенное над головой оружие. Остальные Наги возмущенно заголосили, изрыгая проклятия и испепеляя меня своими взглядами. Я был полностью сбит с толку. Что я такого натворил? Неужели мне суждено завершить свою жизнь на трезубце Нага? Я стал молиться. В этот момент один из Нагов, с перекошенным от отвращения лицом, указал на мои резиновые сандалии. Я тут же снял их и закинул далеко в джунгли. Наги молча смотрели на меня. Воцарилась мертвая тишина, и я, затаив дыхание, ждал, что будет дальше.
Неожиданно Наги разразились дружелюбным смехом и пригласили меня сесть рядом. Почувствовав, что напряжение спало, я выдохнул и жадно глотнул морозного горного воздуха. Устроившись на холодной земле, я все еще не мог прийти в себя от потрясения. Нага-баба, который немного говорил по-английски, объяснил мне: «Священный огонь — это наш храм. Рядом с ним нельзя находиться в обуви. На самом деле мы не были разгневаны. Просто мы решили преподать тебе урок, чтобы ты запомнил его навсегда. Сегодня ты удостоился особой милости Дхуни Бабы».
Я торжественно поклялся, что в жизни не забуду этого урока, и Дхуни Баба снисходительно усмехнулся. У алтаря поставили чиллум — глиняную курительную трубку. Продолжая распевать мантры, Наги торжественно забили трубку ганджей (марихуаной) и поднесли ее самому старшему из них. Тот почтительно приложил трубку ко лбу и прочитал какую-то молитву. Раскурив трубку, Баба передал ее дальше, и каждый Нага, прежде чем затянуться, тоже читал молитву. Когда очередь дошла до меня, я заколебался, вспомнив об обете, который дал Господу в прокуренном кандагарском подвале. Со всем уважением и деликатностью, на которые я только был способен, я отказался от трубки. Повисла неловкая тишина. Наги посмотрели на меня с неодобрением, а потом разразились криками: «Маха-прасад! Маха-прасад! Шанкар Маха-прасад!» Нага, говоривший по-английски, перевел мне: «Это — милость Шивы. Ты должен почтить его маха-прасад вместе с нами. Тогда ты сможешь медитировать на бесконечность. Отказавшись, ты нанесешь Шиве оскорбление и будешь за это жестоко наказан». Свирепый вид Нагов свидетельствовал о том, что их слова — не пустая угроза.
«Я поклялся не принимать одурманивающих веществ, это мой обет», — еле слышно выдавил из себя я.
Баба перевел мои слова остальным Нагам, и они как-то странно притихли. Один из них поднялся и бросил в священный огонь охапку хвороста. После недолгого молчания он пристально посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой. В голове у меня промелькнула мысль: Похоже, этот огонь станет моим погребальным костром.
Неожиданно все Наги заулыбались. Дхуни Баба с любовью потрепал меня по голове и рассмеялся. Они с уважением отнеслись к моему обету никогда не курить ганджу.
К моему облегчению, на костер водрузили железный котел и стали готовить ужин. Когда рис и дал сварились, Дхуни Баба, произнеся мантры, взял немного готовой еды и предложил ее огню. Остальное стало освященной пищей, прасадом, и было роздано всем присутствующим. Ночь мы провели возле костра. Наутро, омывшись в студеной речной воде, я стал наблюдать за тем, как Наги натираются пеплом от священного костра. Они делали это всякий раз, когда под рукой не было пепла из крематория. Большинство Нагов сгрудилось вокруг костра. Возможно, это было вызвано холодом — я точно не знаю. Одни курили ганджу, а другие медитировали или повторяли мантры на четках из рудракши.
В какой-то момент пожилой Нага, до этого сидевший неподвижно в позе лотоса, прямо у меня на глазах медленно взмыл над землей примерно на полметра. Вслед за ним это проделал еще один Баба, сидевший возле костра. Я ущипнул себя, дабы убедиться, что мне это не снится. Но нет, я не спал, и все это происходило наяву. Просто я находился в ином мире — в мире неистовых аскетов, безразличных ко всему, кроме реальности, в которой они жили.
Всюду есть люди, нарушающие закон. Так и здесь, укрывшись ото всех в диком лесу, эти Наги с легкостью нарушают закон земного тяготения. Они достигли такой гармонии с природой, что могут играть с ее законами, как им заблагорассудится.
Пока двое Нагов парили в воздухе, я стал оглядываться по сторонам, чтобы посмотреть на реакцию окружающих. Но остальные Наги не обращали на происходящее никакого внимания — левитация была для них самым обычным делом.
На следующее утро я узнал о том, что Наги собираются на встречу со своим гуру. Мы отправились в лес, где их гуру предавался суровой аскезе. Мне рассказали, что он сутками медитирует в позе лотоса, не шевелясь и не принимая пищи и воды. Пока мы прокладывали себе путь через заросли кустарника, Нага, который знал английский и стал моим переводчиком, рассказал мне об их духовном учителе. «В двенадцать лет он ушел из дома и стал Нага- бабой. Он строго следует заповедям йоги и, в отличие от большинства из нас, не курит ганджу и не употребляет никаких других одурманивающих веществ. В его жизни нет места для чувственных удовольствий. Благодаря постоянным занятиям медитацией он обрел сверхъестественные способности, которые поражают воображение. Обычно он молчит, но если он заговорит, то все слушают только его».
Нам понадобилось шесть часов, чтобы добраться до лесной поляны, где медитировал гуру Нагов. Моему взору предстал пожилой йог гигантского роста и крепкого телосложения. Он сидел в позе лотоса, и его тело буквально вибрировало от источаемой им энергии. На вид гуру было лет семьдесят. Спутанные седые волосы ниспадали ему на спину и еще на пару метров стелились по земле.
Обнаженный и покрытый толстым слоем пепла, он медитировал с накрытыми глазами. Сообщая о нашем прибытии, один из Нагов ударил веткой дерева в примитивный гонг, а другой затрубил в буйволиный рожок. Гуру медленно раскрыл глаза и устремил немигающий взор прямо на меня.
Я задрожал от страха, а Наги окружили нас, с интересом наблюдая за происходящим. Воцарилась мертвая тишина. Вдруг гуру своим низким голосом громогласно произнес: «Незачем напрасно тратить свою жизнь! Стань Нагом!» Ударив кулаком по обнаженной груди, гуру пророкотал: «Наг одолеет иллюзию. Наг — это МУЖЧИНА!» Ткнув пальцем мне прямо в лицо, он медленно покачал головой и с силой произнес: «Стань Нага-бабой. Сейчас же.
Не завтра, а прямо сейчас! Немедленно!»
Пристальный взгляд гуру пронзал меня насквозь. Ощущая себя маленьким мышонком, стоящим перед пастью рычащего льва, я подумал, что он может сжечь меня дотла одним своим взглядом. Гуру ждал моего ответа, как и все вокруг. Что я должен был сказать? И что случится после этого? Я не могу изменить своему сердцу. Я стоял молча, и секунды тянулись, как вечность. Гуру Нагов, казалось, читал мои мысли. В наступившей тишине я вдруг почувствовал уверенность, что гуру поймет меня. Да, он поймет, что, хотя я ценю его путь, этот путь все же не для меня.
С понимающим взглядом гуру поднял могучую руку и, закрыв глаза в медитации, благословил меня, промолвив: «Хорошо. Да поможет тебе Господь». Наги порадовались моей удаче и вернулись к своим делам.
Благодаря занятиям йогой, гуру Нагов излучал какую-то неземную энергию, вызывавшую чувство благоговейного страха. Воля его казалась незыблемой, как Гималаи. Я ощущал, что мне выпала большая удача увидеть его, но понимал, что мне пора идти дальше.
На следующий день я пришел поклониться гуру на прощание и попросить у него благословение на то, чтобы продолжить свое паломничество. В ответ на мою просьбу все Наги разом подняли трезубцы и воскликнули: «Джай Шанкар!» Развернувшись, я в одиночестве побрел босиком по лесной тропе. За несколько дней пребывания в общине Нагов я ощутил царивший в ней дух товарищества, который редко где можно встретить. Их верность общине и друг другу была непритворной и ценилась превыше жизни. Странствующие повсюду Наги вызывали в людях ужас. Они были неистовы, грубы и предельно аскетичны, но таков был их путь постижения Бога.
Я решил отправиться в Бадринатх, расположенный высоко в Гималаях. В Индии существует традиция: мужчина, достигший преклонного возраста, идет в Бадринатх и остается там до прихода смерти. Но моему путешествию не суждено было состояться: снегопад и лавины перекрыли дорогу. Поэтому мне пришлось возвратиться в Ришикеш. В Ришикеше я набрел на один из самых известных ашрамов этого города — Сваргашрам. В это время там угощали садху, и, к моей радости, я тоже оказался в числе приглашенных. Садху расселись рядами на земле, лицом друг к другу, чтобы почтить духовную пищу — прасад, специально приготовленный для них. Пораженный тем, как много эти пожилые садху способны съесть по случаю праздника, я, недолго думая, последовал их примеру. Закончив есть, все вымыли руки, и многие прилегли на левый бок — традиционный способ помочь пищеварению.
После недолгого отдыха я решил исследовать окрестности ашрама. Гуляя по тропинке, я познакомился с состоятельными паломниками, которых поразило, что западный юноша живет среди садху. Остаток дня я провел в разговорах с этими людьми на веранде дома, в котором они остановились. Ближе к вечеру в дом пришел какой-то йог лет тридцати. Он попросил у богатых паломников милостыню, но те проигнорировали его. Рассердившись, йог решил преподать им урок. Он залез на стул, выкрутил из патрона горящую лампочку и раздавил ее в своей руке. Открыв ладонь, йог показал, что стекло лампочки превратилось в мелкий порошок. Удивительно, но на его ладонях не было ни порезов, ни крови. И это было только началом его представления. Далее йог проглотил стеклянный порошок и запил его чашкой воды. Зрители были поражены. Достав кошельки, они щедро вознаградили йога и попросили его продемонстрировать другие свои способности.
Представление продолжилось на расположенной поблизости стройплощадке, где йог попросил длинный стальной прут. Закрыв один глаз тонким клочком ткани, йог упер один конец прута в глазное яблоко, в другой — в стену дома, затем он начал приближаться к стене, и с каждым его шагом металлический прут сгибался всё сильнее. В конце концов йог дошел до стены, и в его руках остался прут, согнутый пополам. Отбросив в сторону прут, йог отнял от лица клочок ткани и показал налившийся кровью глаз — воспаленный, но целый и невредимый.
Мне так часто приходилось видеть сверхъестественные способности йогов, что они уже перестали меня удивлять. Однако этого нельзя было сказать о паломниках. Восхищенные, они осыпали йога деньгами и просили рассказать, как он всему этому научился. Потирая глаз ладонью, йог начал свой рассказ: «В течение двадцати лет я жил со своим гуру в пещере в Гималаях. Но когда гуруджи понял, что я использую йогические способности, которые он помог мне обрести, ради денег и славы, то отрекся от меня, выгнал из ашрама и проклял, велев возвращаться к мирской жизни». Складывая пожертвования в полотняную сумку, йог продолжал: «Я собираю деньги на свадьбу. А поскольку я не могу делать ничего другого, то зарабатываю себе на жизнь демонстрацией йогических способностей».
Все йоги, с которыми я был знаком, — начиная со Свами Рамы, умевшего останавливать собственное сердце и перемещать предметы усилием мысли, и заканчивая моим энергичным другом, который материализовал на ладони бусину рудракши, — учили, что подобные чудеса не должны цениться превыше обычной преданности Богу. Но лишь сейчас я по-настоящему понял, что мистические способности могут быть вообще никак не связаны с духовностью. Конечно, меня впечатляла способность йогов нарушать, казалось бы, незыблемые законы природы. И многое из того, что мне доводилось видеть, выглядело настоящим чудом. Но теперь мне стало очевидно, что все подобные достижения бессмысленны и ничтожны, если не связаны с поисками Бога. Я искал чего-то гораздо большего Гималаи научили меня очень многому. Но мне по-прежнему было неясно, какой путь постижения Бога следует избрать. Поэтому я старался узнать как можно больше о разных духовных традициях Индии. Меня манила перспектива побывать в Варанаси — знаменитом центре духовности и священном городе, воспетом в индийских писаниях. Я также хотел поближе познакомиться с буддизмом и его последователями в Бодх-Гае. В итоге я решил спуститься с гор и направить свои стопы на юго-восток.
Я собирался спускаться в долину, но у меня не было никаких сомнений, что я обязательно вернусь в Гималаи. Четыре месяца, проведенные в горах, дали мне больше, чем вся моя предшествующая жизнь, и мне еще многое предстояло осмыслить. Возвратившись к своему излюбленному камню посреди Ганги, я вновь слушал песнь реки, и перед моим мысленным взором проплывали события последних месяцев. Я вспомнил, как садху велел мне бросить в Гангу мою западную одежду и подарил одеяние странствующего отшельника; как, наблюдая за рекой, я обретал бесценные сокровища мудрости и как, поднеся свою гармонику в дар Ганге, я получил взамен ее сладостную песнь. Мне вспомнились непритязательность и мудрость Свами Чидананды; благословение, которое я получил во сне от Махариши; медитация Тат Валла Бабы и доброта прокаженной старухи; отеческая забота Кайлаш-бабы и материнская любовь Анандамойи Ма; йогические способности Балашивы Йоги, ни на что не похожие методы воспитания, принятые у Нагов, а также многочисленные уроки, которые преподали мне реки, горы, деревья, небо и дикие звери. Когда я прощался с Гималаями и их обитателями, у меня было ощущение, что в этих краях я провел лучшее время своей жизни.